Неточные совпадения
— «
Интеллигенция любит только справедливое распределение богатства, но не самое богатство, скорее она даже ненавидит и боится его». Боится? Ну, это ерундоподобно. Не очень боится в наши дни. «В душе ее любовь к бедным обращается в любовь к бедности». Мм — не замечал. Нет, это чепуховидно. Еще что? Тут много подчеркнуто, черт возьми! «До последних, революционных лет
творческие, даровитые натуры в России как-то сторонились от революционной
интеллигенции, не вынося ее высокомерия и деспотизма…»
— «Русская
интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и
творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
Русская
интеллигенция всегда исповедовала какие-нибудь доктрины, вмещающиеся в карманный катехизис, и утопии, обещающие легкий и упрощенный способ всеобщего спасения, но не любила и боялась самоценной
творческой мысли, перед которой раскрывались бы бесконечно сложные перспективы.
Творческие идеи начала XX века, которые связаны были с самыми даровитыми людьми того времени, не увлекали не только народные массы, но и более широкий круг
интеллигенции.
У меня была сильная реакция против революционного аскетизма русской
интеллигенции, который подавлял личность, отрицал ее право на
творческую полноту.
Тема о власти. Анархизм. Русское отношение к власти. Русская вольница. Раскол. Сектантство. Отношение
интеллигенции к власти: у либералов, у славянофилов. Анархизм. Бакунин. Страсть к разрушению есть
творческая страсть. Кропоткин. Религиозный анархизм: религиозный анархизм Л. Толстого. Учение о непротивлении. Анархия и анархизм. Анархический элемент у Достоевского. Легенда о Великом Инквизиторе.
Во вторую половину века
интеллигенции, настроенной революционно, пришлось вести почти героическое существование, и это страшно спутало ее сознание, отвернуло ее сознание от многих сторон
творческой жизни человека, сделало ее более бедной.
Но по духу своему странниками были и наиболее
творческие представители русской культуры, странниками были Гоголь, Достоевский, Л. Толстой, Вл. Соловьев и вся революционная
интеллигенция.
Это чувство вины преследует русскую
интеллигенцию на протяжении всего XIX века и подрывает
творческую культурную энергию.
Поистине, русская революция имеет какую-то большую миссию, но миссию не
творческую, отрицательную, — она должна изобличить ложь и пустоту какой-то идеи, которой была одержима русская
интеллигенция и которой она отравила русский народ.
Религиозное оздоровление и возрождение русской
интеллигенции и русского народа должно повести за собой и совершенно иное, более
творческое и более ответственное отношение к жизни.
И нужно прямо сказать, что русская революционная
интеллигенция есть, быть может, самое инертное и самое реакционное наследие, полученное новой Россией от России старой — она живет в старом, дышит старыми, отрицательными чувствами, она неспособна проникнуться
творческой психологией.